Неточные совпадения
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием
своим, разум хочет
знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто
судьбу целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в
своих понятиях, сердца, развращенные в
своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.
— Народ не может не
знать: сознание
своих судеб всегда есть в народе, и в такие минуты, как нынешние, оно выясняется ему, — утвердительно сказал Сергей Иванович, взглядывая на старика-пчельника.
Уже стул, которым он вздумал было защищаться, был вырван крепостными людьми из рук его, уже, зажмурив глаза, ни жив ни мертв, он готовился отведать черкесского чубука
своего хозяина, и бог
знает чего бы ни случилось с ним; но
судьбам угодно было спасти бока, плеча и все благовоспитанные части нашего героя.
Татьяна, милая Татьяна!
С тобой теперь я слезы лью;
Ты в руки модного тирана
Уж отдала
судьбу свою.
Погибнешь, милая; но прежде
Ты в ослепительной надежде
Блаженство темное зовешь,
Ты негу жизни
узнаешь,
Ты пьешь волшебный яд желаний,
Тебя преследуют мечты:
Везде воображаешь ты
Приюты счастливых свиданий;
Везде, везде перед тобой
Твой искуситель роковой.
— Все одобряют, — сказал Дронов, сморщив лицо. — Но вот на жену — мало похожа. К хозяйству относится небрежно, как прислуга. Тагильский ее давно
знает, он и познакомил меня с ней. «Не хотите ли, говорит, взять девицу, хорошую, но равнодушную к
своей судьбе?» Тагильского она, видимо, отвергла, и теперь он ее называет путешественницей по спальням. Но я — не ревнив, а она — честная баба. С ней — интересно. И,
знаешь, спокойно: не обманет, не продаст.
Красавина. Нешто я, матушка, не понимаю? У меня совесть-то чище золота, одно слово — хрусталь, да что ж ты прикажешь делать, коли такие оказии выходят? Ты рассуди, какая мне радость, что всякое дело все врозь да врозь. Первое дело — хлопоты даром пропадают, а второе дело — всему нашему званию мараль. А просто сказать: «
Знать, не
судьба!» Вот и все тут. Ну да уж я вам за всю
свою провинность теперь заслужу.
— Говоря о себе, не ставьте себя наряду со мной, кузина: я урод, я… я… не
знаю, что я такое, и никто этого не
знает. Я больной, ненормальный человек, и притом я отжил, испортил, исказил… или нет, не понял
своей жизни. Но вы цельны, определенны, ваша
судьба так ясна, и между тем я мучаюсь за вас. Меня терзает, что даром уходит жизнь, как река, текущая в пустыне… А то ли суждено вам природой? Посмотрите на себя…
Русская народная жизнь с ее мистическими сектами, и русская литература, и русская мысль, и жуткая
судьба русских писателей, и
судьба русской интеллигенции, оторвавшейся от почвы и в то же время столь характерно национальной, все, все дает нам право утверждать тот тезис, что Россия — страна бесконечной свободы и духовных далей, страна странников, скитальцев и искателей, страна мятежная и жуткая в
своей стихийности, в
своем народном дионисизме, не желающем
знать формы.
Все ожидали облегчения в
судьбе осужденных, — коронация была на дворе. Даже мой отец, несмотря на
свою осторожность и на
свой скептицизм, говорил, что смертный приговор не будет приведен в действие, что все это делается для того, чтоб поразить умы. Но он, как и все другие, плохо
знал юного монарха. Николай уехал из Петербурга и, не въезжая в Москву, остановился в Петровском дворце… Жители Москвы едва верили
своим глазам, читая в «Московских ведомостях» страшную новость 14 июля.
Не
знаю, завидовал ли я его
судьбе, — вероятно, немножко, — но я был горд тем, что она избрала меня
своим поверенным, и воображал (по Вертеру), что это одна из тех трагических страстей, которая будет иметь великую развязку, сопровождаемую самоубийством, ядом и кинжалом; мне даже приходило в голову идти к нему и все рассказать.
Епиходов. Несомненно, может, вы и правы. (Вздыхает.) Но, конечно, если взглянуть с точки зрения, то вы, позволю себе так выразиться, извините за откровенность, совершенно привели меня в состояние духа. Я
знаю свою фортуну, каждый день со мной случается какое-нибудь несчастье, и к этому я давно уже привык, так что с улыбкой гляжу на
свою судьбу. Вы дали мне слово, и хотя я…
Позднее я в нем полюбила отца
Малютки, рожденного мною.
Разлука тянулась меж тем без конца.
Он твердо стоял под грозою…
Вы
знаете, где мы увиделись вновь —
Судьба свою волю творила! —
Последнюю, лучшую сердца любовь
В тюрьме я ему подарила!
Но у Мити нет силы поддержать
свое требование и, встретив отказ от матери и от дочери, он довольно скоро и сам отказывается от
своего намерения, говоря: «Ну,
знать, не
судьба».
И Митя отходит,
зная, что «Любови Гордеевне за Коршуновым не иначе как погибать надобно»; и она это
знает, и мать
знает — и все тоскливо и тупо покоряются
своей судьбе…
Но она заметна и в Большове, который, даже решаясь на такой шаг, как злостное банкротство, не только старается свалить с себя хлопоты, но просто сам не
знает, что он делает, отступается от
своей выгоды и даже отказывается от
своей воли в этом деле, сваливая все на
судьбу.
— Вы имеете
свою квартиру, в Павловске, у… У дочери вашей… — проговорил князь, не
зная что сказать. Он вспомнил, что ведь генерал пришел за советом по чрезвычайному делу, от которого зависит
судьба его.
Между тем все приготовил к моему возвращению. 2 октября в час пополудни сел в тарантас с Батеньковым и Лебедем. Они меня проводили до Самолета. Татьяна Александровна, прощаясь со мной, просила меня сказать тебе, что утешается мечтой к Новому году быть у тебя в Марьине. Не
знаю почему — они все говорят мне о тебе. Видно, что-нибудь значит. [То есть декабристы понимали, что Пущин и Фонвизина скоро соединят
свои судьбы.]
Нужно было даже поменьше любить его, не думать за него ежеминутно, не отводить от него каждую заботу и неприятность, не плакать и не страдать вместо его и в детстве, чтоб дать ему самому почувствовать приближение грозы, справиться с
своими силами и подумать о
своей судьбе — словом,
узнать, что он мужчина.
Здесь я должен заметить, что бессознательное беспокойство Егора Егорыча о грядущей
судьбе Сусанны Николаевны оказалось в настоящие минуты почти справедливым. Дело в том, что, когда Егор Егорыч уехал к Пилецкому, Сусанна Николаевна, оставшись одна дома, была совершенно покойна, потому что Углаков был у них поутру и она очень хорошо
знала, что по два раза он не ездит к ним; но тот вдруг как бы из-под земли вырос перед ней. Сусанна Николаевна удивилась, смутилась и явно выразила в лице
своем неудовольствие.
Егор Егорыч написал
своим крупным почерком то, что он желал бы
знать о
судьбе Лябьевых, с присовокуплением вопроса о том, как это подействует на Сусанну Николаевну.
Кроме того, Сушилов сам изобретал тысячи различных обязанностей, чтоб мне угодить: наставлял мой чайник, бегал по разным поручениям, отыскивал что-нибудь для меня, носил мою куртку в починку, смазывал мне сапоги раза четыре в месяц; все это делал усердно, суетливо, как будто бог
знает какие на нем лежали обязанности, — одним словом, совершенно связал
свою судьбу с моею и взял все мои дела на себя.
Живет какой-нибудь судья, прокурор, правитель и
знает, что по его приговору или решению сидят сейчас сотни, тысячи оторванных от семей несчастных в одиночных тюрьмах, на каторгах, сходя с ума и убивая себя стеклом, голодом,
знает, что у этих тысяч людей есть еще тысячи матерей, жен, детей, страдающих разлукой, лишенных свиданья, опозоренных, тщетно вымаливающих прощенья или хоть облегченья
судьбы отцов, сыновей, мужей, братьев, и судья и правитель этот так загрубел в
своем лицемерии, что он сам и ему подобные и их жены и домочадцы вполне уверены, что он при этом может быть очень добрый и чувствительный человек.
Так что, осуждая и казня человека-то, всё-таки надо бы не забывать, что, как доказано, в делах
своих он не волен, а как ему назначено
судьбою, так и живёт, и что надобно объяснить ему ошибку жизни в её корне, а также всю невыгоду такой жизни, и доказывать бы это внушительно, с любовью,
знаете, без обид, по чувству братства, — это будет к общей пользе всех.
Алексей Степаныч, желая как можно скорее
узнать решение
судьбы своей, призвал доктора и умолял вылечить его поскорее.
Она просто, ясно, без всякого преувеличения, описала постоянную и горячую любовь Алексея Степаныча, давно известную всему городу (конечно, и Софье Николавне); с родственным участием говорила о прекрасном характере, доброте и редкой скромности жениха; справедливо и точно рассказала про его настоящее и будущее состояние; рассказала правду про всё его семейство и не забыла прибавить, что вчера Алексей Степанович получил чрез письмо полное согласие и благословение родителей искать руки достойнейшей и всеми уважаемой Софьи Николавны; что сам он от волнения, ожидания ответа родителей и несказанной любви занемог лихорадкой, но, не имея сил откладывать решение
своей судьбы, просил ее, как родственницу и знакомую с Софьей Николавной даму,
узнать: угодно ли, не противно ли будет ей, чтобы Алексей Степаныч сделал формальное предложение Николаю Федоровичу.
— А зачем говорить? — возразила Олеся. — Что у
судьбы положено, разве от этого убежишь? Только бы понапрасну человек
свои последние дни тревожился… Да мне и самой гадко, что я так вижу, сама себе я противна делаюсь… Только что ж? Это ведь у меня от
судьбы. Бабка моя, когда помоложе была, тоже смерть
узнавала, и моя мать тоже, и бабкина мать — это не от нас… это в нашей крови так.
— Ах, mon cher, мой дорогой, как я обрадовался,
узнав, что вы здесь! — начал он на московском-французском языке и так продолжал, пересыпая
свою речь французскими словами. — Мне говорят: «Оленин». Какой Оленин? Я так обрадовался… Вот привела
судьба свидеться. Ну, как вы? что? зачем?
— Нет, в самом деле пройду… У вас будет огонек гореть, а я по тротуару и пройду. Вам-то хорошо, а я… Что же, у всякого
своя судьба, и я буду рада, что вы счастливы. Может быть, когда-нибудь и меня вспомните в такой вечерок. Жена-то, конечно, ничего на
знает — молодые ничего не понимают, а у вас
свои мысли в голове.
Ей крепко не понравился старый муж, но стерпела и помирилась с
своей судьбой, благо вышла в достаточную семью на
свое хозяйство, не
знала свекровушкиной науки, а потом пошли детки-ангелочки…
Я, милый друг, спешил к тебе,
Узнавши о твоем несчастьи,
Как быть — угодно так
судьбе.
У всякого
свои напасти.
И что ж? мне неизвестно,
Какой
судьбой, — но муж
узнал,
Что благодарный друг, должник уж слишком честный,
Жене его
свои услуги предлагал.
Не
знаю, каково будет тебе переносить, когда жена поминутно будет раскаиваться вслух, что, по неопытности, связала
свою судьбу с нищим.
Судьба Сони пугала меня. Отцом ее был Орлов, в метрическом свидетельстве она называлась Красновскою, а единственный человек, который
знал об ее существовании и для которого оно было интересно, то есть я, уже дотягивал
свою песню. Нужно было подумать о ней серьезно.
— Вот — гляди! Вот Маякин! Его кипятили в семи котлах, а он — жив! И — богат! Понял? Без всякой помощи, один — пробился к
своему месту! Это значит — Маякин! Маякин — человек, который держит
судьбу в
своих руках… Понял? Учись! В сотне нет такого, ищи в тысяче… Так и
знай: Маякина из человека ни в черта, ни в ангела не перекуешь…
— Мне очень бы желалось
знать, — начала она, — что пресловутая Наталья Долгорукова [Наталья Долгорукая (1714—1771) — княгиня Наталья Борисовна Долгорукова, дочь фельдмаршала графа Б.П.Шереметева. Последовала за мужем И.А.Долгоруковым в ссылку. Написала «Записки» о
своей жизни.
Судьба ее стала темой поэмы И.И.Козлова, «Дум» К.Ф.Рылеева и других произведений.] из этого самого рода Шереметевых, которым принадлежит теперь Останкино?
Приняв этот новый удар
судьбы с стоическим спокойствием и ухаживая от нечего делать за княгиней, барон мысленно решился снова возвратиться в Петербург и приняться с полнейшим самоотвержением тереться по приемным и передним разных влиятельных лиц; но на этом распутий
своем он, сверх всякого ожидания, обретает Анну Юрьевну, которая, в последние
свои свидания с ним, как-то всей
своей наружностью, каждым движением
своим давала ему чувствовать, что она его, или другого, он хорошенько не
знал этого, но желает полюбить.
— Не поминайте меня лихом, Иван Андреич. Забыть прошлого, конечно, нельзя, оно слишком грустно, и я не затем пришел сюда, чтобы извиняться или уверять, что я не виноват. Я действовал искренно и не изменил
своих убеждений с тех пор… Правда, как вижу теперь, к великой моей радости, я ошибся относительно вас, но ведь спотыкаются и на ровной дороге, и такова уж человеческая
судьба: если не ошибаешься в главном, то будешь ошибаться в частностях. Никто не
знает настоящей правды.
— Ольга не считала
свою любовь преступлением; она
знала, хотя всячески старалась усыпить эту мысль,
знала, что близок ужасный, кровавый день… и… небо должно было заплатить ей за будущее — в настоящем; она имела сильную душу, которая не заботилась о неизбежном, и по крайней мере хотела жить — пока жизнь светла; как она благодарила
судьбу за то, что брат ее был далеко; один взор этого непонятного, грозного существа оледенил бы все ее блаженство; — где взял он эту власть?..
— Подумай, — я для тебя человек чужой — может быть я шучу, насмехаюсь!.. подумай: есть тайны, на дне которых яд, тайны, которые неразрывно связывают две участи; есть люди, заражающие
своим дыханием счастье других; всё, что их любит и ненавидит, обречено погибели… берегись того и другого —
узнав мою тайну, ты отдашь
судьбу свою в руки опасного человека: он не сумеет лелеять цветок этот: он изомнет его…
Зоя. Зачем вы трогаете моего мужа, оставьте нас в покое. Наше безмятежное счастье никому не мешает. Я не горжусь
своим мужем, хотя и имела бы право. Я
знаю, что не стою его и счастьем
своим обязана не себе, не
своим достоинствам, которых у меня мало, а только случаю. Я благодарю
судьбу и блаженствую скромно.
Кто не
знал или не
знает, каждый в
своем кругу, таких умных, горячих, благородных сумасбродов, которые производят
своего рода кутерьму в тех кругах, куда их занесет
судьба, за правду, за честное убеждение?!
Он был мудрый Полководец;
знал своих неприятелей и систему войны образовал по их свойству; мало верил слепому случаю и подчинял его вероятностям рассудка; казался отважным, но был только проницателен; соединял решительность с тихим и ясным действием ума; не
знал ни страха, ни запальчивости; берег себя в сражениях единственно для победы; обожал славу, но мог бы снести и поражение, чтобы в самом несчастии доказать
свое искусство и величие; обязанный Гением Натуре, прибавил к ее дарам и силу Науки; чувствовал
свою цену, но хвалил только других; отдавал справедливость подчиненным, но огорчился бы во глубине сердца, если бы кто-нибудь из них мог сравниться с ним талантами:
судьба избавила его от сего неудовольствия.
Фетинья. Не твою, а мою.
Узнает Истукарий Лупыч, кого причесывать-то будут? Не тебя, а меня. Так уж вот что! Вы мне не противны, а сам-то, пожалуй, тоже не прочь. Он об
своей дочери невысокого мнения, а так надо сказать, что и за человека ее не считает, так много спорить не будет. Конечно, Елеся против нашего звания и приданого жених низменный; да, видно, уж
судьба. Вели ты сыну одеться почище, да приходите к нам, не мешкая. Какое-нибудь решение нам выдет: либо мне быть битой, либо нам свадьбу пировать…
— Впрочем, я не
знаю, для чего это всё вам говорю…
Своей судьбы не переменишь…
«Неужели эта женщина, — думал я, — всю жизнь будет меня обманывать, в то время, как я считал ее чистою и невинною, в которой видел несчастную жертву
судьбы, она, выходит, самая коварная интриганка; но положим, что она могла полюбить Курдюмова, я ей это прощаю, но зачем скрыла от меня,
своего друга, который бог
знает как ей предан и с которым, не могу скрыть этого, как замечал по многим данным, она кокетничала; и, наконец, как неблагородно поступила с бедною Надиною.
— Нет, я должна была выйти за него. Послушайте, теперь я с вами могу говорить откровенно.
Знаете ли, что мы ему до свадьбы были должны сто тысяч, и если бы ему отказали, он хотел этот долг передать одному
своему знакомому, а тот обещал посадить мать в тюрьму. Неужели же я не должна была пожертвовать для этого
своею судьбою? Я бы стала после этого презирать себя.
Эраст был до конца жизни
своей несчастлив.
Узнав о
судьбе Лизиной, он не мог утешиться и почитал себя убийцею. Я познакомился с ним за год до его смерти. Он сам рассказал мне сию историю и привел меня к Лизиной могилке. — Теперь, может быть, они уже примирились!
Залог ее любви! как я велик!
Пожертвовал собой,
своей душой,
Пожертвовал таким созданьем, чтоб
Освободить Эмилию, хоть вечно
Я не увижусь с ней!.. один! один!
Как жил, так и умрешь, Фернандо.
Зачем же небо довело меня
До этого? Бог
знал заране всё:
Зачем же он не удержал
судьбы?..
Он не хотел...
Помощник и ставленник его Лев Степанович премудро и вовремя умел отделить
свою судьбу от
судьбы патрона, премудро успел жениться на племяннице другого временщика, которую тот не
знал куда девать, и, наконец, что премудрее всего вместе, Лев Степанович, получив аннинскую кавалерию, вышел в отставку и отправился в Москву для устройства имения, уважаемый всеми как честный, добрый, солидный и деловой человек.
Катерина Матвеевна(улыбается и бьет его по руке).Твердынский, когда я ближе
узнаю вас, я расскажу вам
свою судьбу.
Судьба женщины — это странная анормальность в нашем неразвитом обществе. (Сторонится.)Твердынский, ежели бы я меньше уважала вас, я бы могла усомниться в искренности ваших убеждений. Что делает ваша рука?